Но теперь это уже не важно.
Точно. Так что слушайте, что было дальше.
Я открыл глаза. Перед моим взором оказались некрашенные доски. Доски!!! Откуда?! Гроб??!! Когда успели похоронить, я же ещё жив! Перед моим взором, как чёртик из табакерки, выскочил полуразложившийся скелет — ведущий сериала «Байки из склепа». Угораздило ж пару раз посмотреть его на ночь. Что-то там было про бедолагу, которого «любящая» жена живьём закопала, а потом — он её. Долг платежом красен.
Я протянул руку. Да нет, до досок далеко — это потолок. Ф-у-у-у. Несказанно полегчало.
Вот только почему он деревянный? Кто сейчас так строит? Что это за изба, и как я в неё попал? Если это не Контора, то почему не больница?
Вопросы неслись неудержимым вихрем, не находя ответа.
Но это не всё. Что не так? Зрение! Я видел на досках каждую прожилку, каждый сучок. Вот чёрная жирная муха с зеленоватым отливом приземлилась прямо надо мной, быстро пробежала туда-сюда, и, стремительно взмыв в воздух, унеслась куда-то по своим делам.
Почему меня это удивило? Потому раньше я всё время ходил в очках. Зрение — минус семь. Это когда ты слеп, как крот, и не видишь ничего дальше собственного носа. Стоило лишь снять окуляры, и весь мир вокруг расплывался, как в тумане. А тут необычайная чёткость. Сто процентов, может быть даже небольшая дальнозоркость. Я поднял руки и потёр кулаками глаза. Ничего не изменилось.
Вот только руки. Они были маленькими и тонкими, как спички. Твою ж мать! Мои лапки бессильно упали на меховое одеяло. Мех! Настоящий! Меня аж подбросило на кровати. Приняв сидячее положение, быстро оглянулся по сторонам.
Комната примерно три на три, обшитая досками и тканью. Кроме кровати, стол, два, нет, три стула и пара сундуков. Всё грубоватое, массивное, без изысков. Не Версаль, однако.
Куда меня чёрт занёс! «Бросок», как пить дать «бросок». Я встряхнул головой. Золотистый локон упал на глаза, и я машинально сдул его в сторону. Дьявольщина! Я схватил прядь волос. Длинные, мягкие, светлые. Мои то прежние были тёмными, с обильной проседью. Чёрт, что у меня за тело. Где же тут зеркало? Вода тоже сойдёт.
Отбросив край одеяла, спрыгнул на пол. Что-то ещё было не так. Задрав подол рубахи, я дико заорал.
Нет, это я заорала.
Ладно, мы заорали.
Звонкий детский крик, плавно переходящий в леденящий душу звериный вой прорезал тишину.
Ноги подкосились, и тело маленькой девочки рухнуло на пол.
В следующий раз я очнулся.
Нет, это я очнулась.
Хорошо, мы очнулись.
Что, так и будем говорить о себе во множественном числе?
Но в те мгновения я не мог, просто не желал осознать себя женщиной. Где-то в уголке сознания тлела надежда, что это кошмарный сон. Сейчас я проснусь, и всё будет по-прежнему. Я снова у себя в Конторе. И пусть все «десантники» погибли, главное я такой же, как прежде. Фиг с ней с работой — новую найду.
А пока кто-то, приподняв мне голову и сунув в рот какую-то металлическую фигню, пытался раздвинуть ею мои зубы, как монтировкой.
— Не-е-е, — попытался было возразить я на такое вопиющее попрание человеческого достоинства.
Оказалось моему мучителю, нет — мучительнице, только это и было надо. Едва зубы разжались, как туда влили порцию мерзопакостной вонючей микстуры.
— Бу-бу-бу-бу-бу, ду-ду-ду-ду-ду, — радостно ворковала полная темноволосая женщина лет этак за тридцать в тёмно-коричневом платье, наполняя блестящую столовую ложку новой порцией дряни. Пришлось её выпить, потом ещё раз. Ну не драться же мне с ней — не та весовая категория. Всё равно заставят.
Взрослые — они такие.
Но хуже всего была не горечь снадобья (как будто подсластить не могли изверги), а то, что я ни черта не понимал из её речи. Не улавливал ничего даже отдалённо похожего на русский язык.
Помнится последний «бросок» и был во времена князя Игоря. Не того, что с половцами воевал, а убитого древлянами, мужа княгини Ольги, отца Святослава. Хотя в те времена язык наших пращуров и отличался разительно от современного, без переводчика не разберёшь, большинство слов понять было можно. Понимаем же мы, пусть и с пятого на десятое, церковно-славянский.
А тут — ни одного знакомого.
— Ла-ла-ла. Ла-ла-ла, — тем временем что-то рассказывала женщина, ласково гладя меня по голове.
То, что я всё время молчу, лишь изредка кивая, да невыразительно мемекая, её, похоже, совсем не волновало. Сколько я смогу ещё так ваньку валять? Ну поизображаю ещё денёк-другой умирающего лебедя. Ни бе ни ме ни кукареку. А дальше что?
Что могут сделать с маленькой девочкой, если окажется, что она не только неожиданно перестала говорить на своём родном языке, но и не бельмеса не понимает. Никого не узнаёт, и, вообще, её память дырявое решето. В наше бы время лечили, пока не залечили. А здесь и сейчас? Если объявят одержимой — точно кранты. На костёр без всяких разговоров. Меня прошиб холодный пот. В голове помутилось. Я провалился, как в омут, в черноту сна без каких-либо сновидений.
Новое пробуждение. В том же месте, в том же теле. Рядом никого. Хорошо. Может надо мной сжалились, и больше не будут травить всякой дрянью. Вот только где здесь туалет? Я спрыгнул босыми ногами на пол.
Так и будешь расписывать читателям все интимные подробности? Они им нужны?
Ну-у, должны ж они иметь хоть какое-то представление об окружающей действительности. Это я к тому, что никаких ватерклозетов поблизости не наблюдалось. К счастью у кровати в ногах стояла искомая бадейка и по слабому запаху (видно её частенько споласкивали) от которой, я и определил, что она явно не для омовений. А то вот был бы конфуз. Схватив со стола кувшин с водой, я наскоро сполоснул руки. И уже ставя его обратно, чуть не уронил.